Гаврилов С. Мария Владимировна Карамзина — различия между версиями

Текущая версия на 08:54, 26 мая 2019

Карамзина Мария Владимировна. Нарва, 1935

Карамзина Мария Владимировна, ок. 1916

Карамзина Мария Владимировна. Кивиыли, 1930-е

Гриммы, Карамзины (Мария Владимировна сидит справа), Бежаницкие, епископ Пражский Сергий (Королев), Аркадий Струве. Тарту, 1928

Карамзина Мария Владимировна с сыновьями

Давид Давидович Гримм (в центре) в гостях у Василия (слева) и Марии (справа) Карамзиных. Кивиыли, 1938

Мария Владимировна Карамзина, урожденная Максимова (19.01.1900, Санкт-Петербург - 17.05.1942, Новый Васюган, Томская обл.). Поэтесса, прозаик, литературный критик.

Семья.

М.В. родилась 18 января (1 февраля по н. ст.) 1900 г. в Петербурге в семье финансиста Владимира Максимова и Александры Горвиц. Родители принадлежали к купеческому патрициату столицы империи. Ее мать была правнучкой городского головы С. Петербурга Василия Зверкова (который в этом качестве попал на картину Г. Черецова "Парад по случаю окончания военных действий в Царстве Польском 6 октября 1831 года на Царицыном лугу в Петербурге"), и воспитывалась в доме деда, кожевенного фабриканта А. Зверкова (Кожевенная линия, д. 20). Отец принадлежал к петербургской купеческой династии Максимовых, из среды которых в 20-м веке вышло много замечательных людей, например Александр Прокофьевич Максимов^[1], командующий красным Черноморским флотом в 1920 - 1921 гг., и Александр Александрович Максимов^[2], член-корреспондент РАН, в эмиграции - профессор Чикагского университета, создатель понятия "стволовые клетки" в медицине.

Дед М.В. Иван Максимов занимался финансовыми операциями. Начинал как процентщик, к концу жизни он был директором С.-Петербургского городского кредитного общества и имел чин действительного статского советника, который соответствовал чинам генерал-майора в армии и контр-адмирала во флоте и давал право на потомственное дворянство. Кроме того, он был крупным домовладельцем. Помимо доходных домов ему принадлежал 4-этажный особняк ("дом купца Максимова") в центре Петербурга (сов. адрес – ул. Рылеева 29), а также дача в Ораниенбауме ("дача Максимова", сов. адрес – Краснофлотское ш. 16). Отец М.В. был директором различных кредитных учреждений Петербурга, в частности, Санкт-Петербургского ломбарда. Братья отца получили блестящее образование, но "бизнесом" не занимались. Иван Иванович Максимов по образованию был юристом, служил помощником директора 1 го департамента Правительствующего Сената. По призванию он был пианистом, в эмиграции в Финляндии зарабатывал на жизнь игрой на пианино в оркестре русского клуба в Хельсинки, где и погиб при загадочных обстоятельствах в 1938 году. О его судьбе Мария Карамзина повествует в автобиографическом очерке "Аврора"^[3]. Евгений Иванович Максимов был офицером разведки Балтийского флота во время 1-й Мировой войны, а также возглавлял отдел контрразведки армии генерала Миллера во время Гражданской войны и погиб при переходе советско-финляндской границы в начале 1920-х гг.

Сестра отца Софья была замужем за Г. Церетели (профессор Юрьевского университета в 1905 - 1914 гг., профессор Петербургского университета в 1914 - 1920 гг., заведующий кафедрой классической филологии). Другая сестра отца Мария Ивановна Максимова, под влиянием того же Г. Церетели, выбрала специализацией изучение древних цивилизаций Причерноморья, и поступила на работу в Императорский Эрмитаж (первая женщина, сотрудница Эрмитажа). В дальнейшем – хранитель отделения глиптики Государственного Эрмитажа, профессор Ленинградского университета. Ее графический портрет набросал примерно в 1919 году Э. Липгарт, хранитель картинной галереи Эрмитажа. М.В. испытывала влияние этой высококультурной академической среды, что прослеживается в ее творчестве.

Жизненный путь.

М.В. окончила гимназию в 1917 году. Еще в гимназии она начала писать стихи. Вступление М.В. во взрослую жизнь совпало с войной и революцией. Во время революционных потрясений пропали отец и брат М.В. В ее собственной биографии 1918 - 1920 гг. много "белых пятен". Возможно, работала машинисткой в Эрмитаже (по воспоминаниям сына М. В. Карамзина). Вероятно, не без участия академических родственников М.В. познакомилась с Иваном Гриммом, сыном профессора правоведения Петербургского университета. Офицер действующей армии, после ее развала осенью 1917 года он скрывался в Петрограде. Дача Гриммов находилась в Уусикиркко (сов. название Ушково). Очевидно, вместе с И. Гриммом она оказалась на Карельском перешейке. Тогда легальной лазейкой для бегства из страны победившего пролетариата был выезд на дачу в Финляндию. Так началась ее эмиграция. По сведениям проф. Д. Гримма, в 1919 году она уже была в Хельсинки вместе "с сыном Дмитрием и няней сына Степанидой"^[4].

М.В. и Иван Гримм венчались в 1922 году в Хельсинки, после возвращения Ивана из Константинополя, куда он был эвакуирован после поражения белых армий на юге России. Неизвестно, что стало с сыном Дмитрием. Нигде больше он не упоминается, вероятно, не пережил невзгод эмигрантской жизни. Молодые жили вместе с профессором Давидом Гриммом, который занимался активной политической деятельностью. В частности, он был назначен дипломатическим представителем генерала Врангеля в Финляндии. После поражения Кронштадского мятежа профессор Д. Гримм счел за благо эмигрировать далее в Европу и принял предложение из Праги. Иван Гримм и его молодая жена последовали за ним. В Праге у них родился сын Константин. Крестным отцом Константина был однокашник Ивана студент Русского университета в Праге Георгий Катков, впоследствии – известный эмигрантский историк.

В Праге М.В. возобновила литературные занятия. Она стала посещать собрания литературного кружка Далиборка, в котором участвовали как русские эмигранты, так и чешские литераторы, и опубликовала в Праге несколько стихов под псевдонимом М. Останина. Попытки опубликоваться в признанных изданиях эмиграции были безуспешны.

В 1927 году Давид Гримм получил приглашение преподавать в Тартуском университете. Давид Гримм как крупнейший специалист-правовед участвовал в разработке национального эстонского законодательства, в частности, участвовал в составлении проекта конституции. Иван Гримм так же стал преподавателем в университете в звании доцента.

Семья Гримм оказалась в центре общественной жизни русской колонии Тарту. По традиции еще дореволюционной М.В. стала хозяйкой литературного салона. По воспоминаниям Т. Милютиной, там собирались, "чтобы послушать стихи М.В." К этому времени, однако, относится разлад внутри семьи. В семью был вхож в качестве гувернера сына В. Карамзин, с которым у М.В. начался роман. Одновременно, прибытие молодого и перспективного ученого возбудило интерес в женской части населения Тарту. В частности, Б. Нарциссов намекает в воспоминаниях, что его любовная связь с Н. Масловой, дочерью местного купца, оборвалась именно по вине ее увлечения "доцентом", причем произошло это ранее развода четы Гримм. Иван Гримм согласился дать развод М.В. с условием, что сын Константин останется с ним. Впоследствии Иван Гримм женился на Н. Масловой.

В 1930 М.В. вышла замуж за В. Карамзина. Он приходился внучатым племянником писателю и историку Н.М. Карамзину. Они переехали жить в Киви-Ыли на северо-востоке Эстонии, где тогда развивался промышленный поселок на базе добычи и переработки сланцев. Здесь они жили в маленьком домике возле станции. Родились 2 сына – Александр и Михаил. В Киви-Ыли М.В. была активисткой русских общественных организаций, а также продолжала заниматься поэтическим творчеством. В 1938 году она присутствовала на творческом вечере И. Бунина в Тарту и сопровождала его в поезде на обратном пути до Киви-Ыли. Эта совместная поездка и беседа на протяжении нескольких часов сблизила ее с Буниным. М.В. по впечатлениям написала очерк "Я должна Вам рассказать..." (Этюд), который вызвал эмоциональный отклик у писателя. Карамзина отсылала на суд поэту свои произведения с просьбой одновременно организовать их публикацию в парижских эмигрантских изданиях. Бунин, однако, подвигнул ее на издание стихов отдельной книгой. В 1938 году в Нарве был издан сборник стихов "Ковчег", куда М.В. включила стихи разных лет – от ученических еще петроградского периода до последних, созданных после знакомства с Буниным. Как сами стихи, так и название сборника были одобрены И. Буниным. Он же организовал знакомство с ним авторитетных рецензентов в русской эмиграции. Так, по его рекомендации с ними познакомился Г. Адамович, который оставил благоприятный отзыв.

Следует отметить, что публикация сборника была осуществлена небольшим тиражом (250 экземпляров) за счет автора. Это стало возможным благодаря улучшению материального положения семьи Карамзиных, в частности, М.В. получила наследство от дяди Ивана Максимова. После начала 1-й Мировой войны и включения Эстонии в состав СССР в 1940 году счастливая и зажиточная жизнь семьи Карамзиных оборвалась. Прекратилась переписка с Буниным. Начались драматические изменения в жизни русской эмиграции в Эстонии. Весной 1941 года был арестован В. Карамзин. 14 июня 1941 года М.В. вместе с малолетними сыновьями была депортирована в Нарымский край. Историю ареста и злоключений рассказывает на страницах своих произведений их сосед по Кивиыли и товарищ по несчастью В. Макшеев. "Когда остались позади Уральские горы, эшелон стал раз в сутки ненадолго останавливаться на каком-нибудь безлесном участке пути. Конвоиры отворяли вагонные двери, и находившиеся в душных теплушках женщины и дети могли под присмотром конвоя походить около насыпи по оплетающей ноги траве. Так впервые за долгое время пути я увидел Карамзину, которую с сыновьями везли в соседнем с нашим вагоне. Мама стала с ней о чем-то разговаривать, но было видно, что, даже разговаривая, Мария Владимировна безотрывно думала о чем-то своем потаенном. Иногда, встрепенувшись, начинала глазами искать своих сынишек — Сашу и Мишу, но, увидев их, опять мысленно уходила в себя"^[5]. По воспоминаниям ее сына, М.В. Карамзина, на пересадке в Новосибирске она бегала ко всем вновь прибывающим эшелонам с опасением и надеждой (!) встретить среди новых партий депортированных сына Константина. Василий Карамзин был расстрелян НКВД в Таллинне вскоре в июле 1941. Мария Карамзина погибла в ссылке в 1942 году, не перенеся голода, лишений и болезней. "Помню Марию Владимировну в ту последнюю в ее жизни весну. Исхудавшую, отчаявшуюся, с потухшим взглядом. Она уже понимала, что не увидит ни мужа, ни старшего сына… Бунин, прошлая жизнь - все ушло, улетучилось как сон, впереди была только смерть. В мае ее увезли на попутной колхозной подводе в Новый Васюган - дойти туда уже не было сил. Истощенную до последней степени дистрофии, ее положили в местную больницу. Два дня спустя, 17 мая 1942 года, она скончалась. В эту пору на Васюгане, как и в Эстонии, короткие, почти белые ночи. Умерла Мария Владимировна на свету. Похоронили ее в одной могиле с умершим от истощения мальчиком, Колей Паульсеном, также привезенным из Кивиыли с матерью и двумя сестрами на темный извилистый Васюган... Сыновей Марии Владимировны, ее "карамзенков", после смерти матери определили в находившийся в сорока километрах вниз по реке от Нового Васюгана детский дом^[6]."

Кажется, рухнул мир. Но первый муж М. Кармзиной Иван Гримм сумел выжить в Риге до прихода немцев по подложным документам. Именно Ивану Гримму удалось нанести ощутимый удар коммунистической идеологии. При его деятельном участии была организована Псковская православная миссия, которая занималась ”вторым крещением Руси” в 1941 - 1944 гг. Среди первых миссионеров во Псков приехал их сын Константин. После войны им удалось спастись в далекой Австралии. В результате успеха Псковской миссии большевики вынуждены были легализовать существование Православной церкви в СССР.

Литературное творчество.

Основное литературное наследие М. Карамзиной составляет единственный стихотворный сборник "Ковчег". В нем собраны стихотворения разных периодов жизни, неравноценные по своему содержанию. Стихотворение "Завтра собираемся в столицу..." написано на даче в Марьино, автору здесь не более 13 - 14 лет. Тем не менее уже в этом произведении проявляются характерные черты для более поздних этапов творчества: классические размеры, апелляция к литературному и историческому наследию. Дружеское напутствие Бунина и теплый прием критики раскрепостили особенности ее творческого почерка. В зрелом творчестве возрастает доля философской и религиозной тематики. Одновременно палитра образов становится богаче, стихи звучат полифонично, за внешней простотой форм скрывается многослойный смысл. Стихотворение "Уж много лет в чертогах рая..." - вершина ее религиозной лирики - одновременно едва ли не единственное упоминание Петрограда в ее творчестве. Разоренный революцией город "тяжко дышит... во мгле" - образ, созвучный Петербургу Набокова в стихотворении "Так вот он, прежний чародей..." Отдельно стоит отметить стихи, навеянные тревожной политической обстановкой, в которой М.В. выступает создателем нового жанра - политической лирики. Стихотворение "Бежит и зыблется трава..." открывает цикл произведений о непрочности земного покоя, предчувствии тектонических катастроф. К этой теме она вернулась неоднократно впоследствии, особенно с началом мировой войны, поэтому стихи не попали в сборник "Ковчег", некоторые публикуются здесь впервые. В стихотворении "Россия, родина! Веками..." М.В. изложила политическое кредо консервативной части русской эмиграции - с Гитлером против большевиков, - под впечатлением от победы Франко в Испании и под воздействием идей о. Иоанна (Шаховского). Ей удавалось передать общее тревожное настроение эпохи с провидческой точностью - стихотворная зарисовка "Сто шагов..." обозначила судьбу тысяч русских эмигрантов, вскоре уничтоженных советскими властями.

М.В. как прозаик совершенно не известна. Между тем, она пробовала себя и в прозаическом творчестве, и именно ее прозаический "Этюд" вызвал душевный отклик Бунина. В архиве И. Бунина сохранился также рассказ "Аврора", названный по имени Авроры Карамзиной, могилу которой в Хельсинки М.В. посетила в 1938 году. Сложное в философском и мировоззренческом плане, почти бессюжетное произведение не кажется перегруженным или затянутым именно в силу той самой "семейственности", о которой беспокоилась Мария Владимировна, посылая его на суд И. Бунину. Ответы на религиозные вопросы воспринимаются легче, когда они пропущены через личный опыт. В центре повествования - размышления об обстоятельствах и причинах гибели родного дяди. Факт родства с самоубийцей не дает ей возможность морализировать на его счет, но при этом помогает противопоставить свет христианского мировоззрения разного рода оккультным течениям, которые были популярны в среде эмигрантов и получили отражение в творчестве, например, Бориса Нарциссова. Реминисценции из дореволюционной петербургской жизни составляют немаловажный план повествования, который подсвечивает не только судьбу "дяди Дани", но и самой писательницы. Особняк бабушки на Фурштадтской (!), поместье Марьино с роялем в "блекло-фисташковой зале" позволяют составить представление об уровне жизни Марии Карамзиной в детстве и служат ностальгическим фоном, который не мог не вызвать сочувственный отклик у Бунина, открыто противопоставлявшего в творчестве советское разорение и бескультурье, разновидность современного варварства, зажиточной и цивилизованной жизни в дореволюционной России (ср., напр., его рассказ "Несрочная весна"). Именно после знакомства с рассказом И. Бунин побуждал ее не прерывать творчества и опубликовать, наконец, хоть что-нибудь: "будь у меня журнал, я бы все-таки с большим удовольствием напечатал его, - он все-таки очень умело, очень четко написан, в некоторых же местах – море, пароход, эта северная ночь в Г., "легкие бисерные фонтаны" - чудесно...! Теперь прибавлю: от всей души прошу Вас продолжать писать и прозу и стихи (которые Вам пора выпустить отдельной книжкой – пожалуйста, подумайте об этом!)"^[7]. Таким образом, рассказ "Аврора" послужил катализатором скорого выхода стихотворного сборника "Ковчег", который вышел в свет буквально через пол-года - в декабре 1938 года. Имеются сведения, что были и другие пробы пера на прозаическом поприще. К сожалению, ни один ее рассказ при жизни не был напечатан. Мне удалось опубликовать рассказ "Аврора" в 2018 г. в журнале Таллинн (№ 1 - 2).

Наконец, существенную часть литературного наследия М.В. составляет ее эпистолярное творчество. М.В. получила известность в наше время сначала именно как корреспондент И. Бунина. Их переписка была опубликована в 1973 году. Бунин "дорожил дружбой этой незаурядной и оригинальной женщины, восхищался ее умом, всячески поддерживал ее веру в свои силы… В письмах к Карамзиной Бунин откровенно – как другу – писал о своей жизни, о работе над своими произведениями. Эти признания важны для понимания таких его шедевров, как "Митина любовь" и "Жизнь Арсеньева". Подкупающей искренностью своих писем, необыкновенно увлекательных, полных тонких наблюдений и мыслей, Карамзина вызывала его на откровенные суждения о его собственных произведениях. Он писал ей о Лике, о той, в ком видели прообраз его героини, делился своими мыслями о Толстом. В письмах к Карамзиной Бунин отбрасывал обычную сдержанность, которая характерна для его эпистолярной манеры, он писал ей свободно, с открытой душой"^[8].

В 2008 году увидел свет сборник "Ковчег: стихотворения. Судьба. Памятные встречи. Письма...", существенную часть которого составляют выдержки из переписки М. Карамзиной. Помимо переписки с тем же Буниным, в сборник включена ее переписка с Вл. Ходасевичем и с о. Иоанном (Шаховским). Наиболее интересной представляется, однако, опубликованная там же ее переписка с тартуской студенткой В. Шмидт. Здесь она выступает не как ученица или проситель, но как человек, авторитетно высказывающий собственное мнение по широкому кругу вопросов - от литературы до политической ситуации. По мнению профессора Л. Киселевой, заведующей кафедрой русской литературы Тартуского университета, "в письмах М.В. Карамзиной предстает особый мир, мир напряженной внутренней жизни, полный исканий, сомнений, тревог... Общая для многих русских в рассеянии шкала духовных ценностей оказалась в этих письмах выраженной с ясностью и отчетливостью, недоступной многим другим ее "собратьям по судьбам"". Самостоятельную ценность представляют ее рассуждения творчестве разных писателей (Пушкина, Достоевского, Бунина, Чехова, Маяковского), которые выдают талант литературного критика.

Примечания

1. ↑ прославился во время Русско-Японской войны, пытаясь организовать оборону Сахалина. С февраля 1915 г. он служил в морской крепости Императора Петра Великого. Приказом Начальника обороны и артиллерии Приморского фронта Морской крепости Императора Петра Великого за № 252 от 13.2.1916 года назначен исполняющим обязанности Помощника Начальника обороны и артиллерии Приморского фронта на время болезни капитана 1-го ранга Рыбалтовского. Некоторое время в 1920-х он командовал остатками флота на Черном море у большевиков, расстрелян в 1938 году.
2. ↑ Александр Александрович Максимов (22 января (3 февраля) 1874, Санкт-Петербург — 4 декабря 1928, Чикаго) — российский и американский ученый — гистолог и эмбриолог, член-корреспондент РАН, профессор Чикагского университета. Внедрил в исследования метод тканевых культур, разработал гипотезы о существовании "полибластов", обосновал теории кроветворения, ввел понятия о стволовых клетках.
3. ↑ "В молодости он любил блестящее, светское петербургское общество. Я еще совсем маленькая была, а помню рассказы о курении опиума в кружке "золотой молодежи"» в доме на Исаакиевской площади, – не всерьез, конечно, а так, ради забавы. А его путешествия? Где только он ни бывал! Америка, Шпицбереген, о Европе уж и говорить нечего. Университет он кончил в Гейдельберге – в то время в России были забастовки – в 1905 м году. Верховой езде учился в манеже Офицерской кавалерийской школы. Музыке – у проф. Есиповой, брал частные уроки. И как играл! Мама находила, что при всей суховатости, сдержанности внешней, игра его была сентиментальна. Не знаю, я молода была очень, чтобы в этом разбираться – мы ведь не виделись с ним лет 14, с тех пор я его не слышала. Но ясно помню игру его у нас в Марьино, в блекло-фисташковой зале, выходившей на "северную" террасу, уставленную чайными розами и вечнозелёными растениями, – и в Петербурге, в бабушкином особняке.
4. ↑ ЦГА СПб ф. 7240 оп. 14, д. 16, л. 133 - 135. Цит. По Давид Давидович Гримм (1864 - 1941). Биографический очерк. В кн. Давид Давидович Гримм. Лекции по догме римского права. Москва. 2012.
5. ↑ Макшеев В. "И крепка наша горькая связь..."
6. ↑ Макшеев В. "И крепка наша горькая связь..."
7. ↑ И. Бунин. Письмо к М. Карамзиной от 20 июля 1938. Цит. по: Литературное наследство: Иван Бунин. Кн. 1., с. 670. Москва, 1973.
8. ↑ А.К. Бабореко. Предисловие к публикции писем И. Бунина к М. Карамзиной. Литературное наследство: Иван Бунин. Кн. 1., с. 664 - 665. Москва, 1973.